И ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ
Нью-Йорк, 26 лет, 27.07.1989
РОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Общественная активистка и организатор движения "ЧИСТОТА" (PURE)
ФЕЙРУМНОСТЬ
нет

---

БЛИЖАЙШИЕ РОДСТВЕННИКИ
Лидия Бирч-Джордан - мать;
Джеймс Джордан - отец.
НАВЫКИ И УМЕНИЯ
- Бакалавр изящных искусств, а затем и социологии;
- Умеет говорить на публику;
- Разбирается в искусстве и немного в психологии;
- Милый ласковый цветочек.

ВНЕШНИЕ ПРИМЕТЫ
Нервозная жестикуляция, тяжелый шаг.
Блондинка, иногда брюнетка или рыжая, с веснушками.
Рост 1,5 м, цвет глаз голубой.
ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ
Between the idea and the reality,
between the motion and the act,
falls the  shadow.

Солнышко Сильвия!

На видеозаписи тебя выносят из роддома, сверху наложен воющий голос Бьорк времён её экспериментов с панк-роком. Это невыразительно, но стильно. Картинка оживает и заливается отфильтрованным светом, когда твой уже немолодой отец, ещё с рыжинкой в уложенной бороде, берёт тебя на руки в первый раз, его великанские руки заметно дрожат. А растрёпанная сорокалетняя мать снимает, декламируя закадровым голосом стих Вордсворта. Жаль, что не они тебя зачали и родили.

Гордость ты наша, Сильвия!

В полтора года учишься ходить, в три - читать, кажется, что знаешь всех художников на свете и на пятом году жизни уже можешь отличить Поллока от голубиного помёта. Ты кусаешь мебель и рисуешь на обоях, стараясь разрушить весь этот ровный геометрический рисунок. Родители не злятся, "это творческий процесс" - они ведь и сами были такие, а в тебе души не чают, пускай ты на них совсем не похожа. Мать шьёт тебе платья и отправляет в настоящую школу с настоящим художественным уклоном. Говорит: "покажи им, как нужно творить", но в школе у тебя случается ступор, потому что другие ребята талантливей. И ты можешь только на полях тетради обозвать миссис Салливан пучеглазой рыбой и думать о том, как подложить ей бомбочку в блузку. Ты наконец узнала, что ненавидишь рисовать.

Красавица Сильвия!

Вы живёте на Манхеттене, многоэтажный дом полон людьми искусства и банковскими работниками среднего звена, а ещё там когда-то был лифтёр. У тебя в комнате светлые обои в мелкую розочку, лёгкие шторы и шершавое бельё из хлопка. Не смотри на своих родителей, ты совершенно обычная, Сильвия: нехотя подпеваешь Бритни и Мадонне, ленишься читать статьи в журналах и мечтаешь узнать, как будет смотреться ярко-красный на твоих пухлых губах. После того как тебе исполнилось шестнадцать, ты пару раз пригласила к себе домой парня из футбольной команды, о котором не раз писала в дневнике.
А чуть позже он сломал себе ногу, когда убегал от молотка в твоих руках по пожарной лестнице, на которую выходит окно спальни. Он дурак, предложил встречаться, а ты решила, что недостаточно красиво. Затем ты плачешь так, чтобы тушь не отстиралась от белоснежного белья. Седой и гладко выбритый отец предлагает сжечь все подарки в качестве перформанса о потере невинности, а ты соглашаешься, потому что тебе просто нравится смотреть на процесс уничтожения.

Ты, кажется, в своих ногах запуталась, Сильвия!

В университете пишешь на своих транспарантах обо всём, о чём только слышишь из новостей и набирающего популярность интернета: о веганстве, защите окружающей среды, о чистоте на президентских выборах, бесплатном образовании, феминизме, политеизме, возвращении показов "мишек Гамми" и вреде фолксвагенов для автомобильного рынка страны. Ты раскидываешь по соседям листовки, ксерокопированные на старом принтере, и заодно зовёшь всех в интерактивную галерею матери, там дают шампанское и дешёвое пиво до двадцати одного. Ты слишком громкая с этим рупором, Сильвия, у всех уши вянут.

Да что с тобой не так, Сильвия?

Жаль, конечно, что Джеймс и Лидия - не твои биологические родители, иначе ты уже стала бы, наверное, знаменитой, хотя выступления на всевозможных молодёжных самметах это уже не шутки. Тебя там слушают и иногда даже кивают. Ты учишься второй раз, обещаешь себе посвятить жизнь социальным наукам, написать книгу и настоящее исследование. Но в глубине души понимаешь: тебе абсолютно безразлично всё, за что ты борешься. Знаешь, Сильвия, люди чувствуют неискренность. Возвращайся, когда сможешь ненавидеть что-то, кроме себя.

Бешеная сука ты, Сильвия!

Тебе уже двадцать шесть и ты не написала никаких книг, но научилась без зевоты смотреть новости. А затем научилась рыть интернет в поисках того, что тебе интересно. Ты зациклилась на фейрумных. Это слишком громко, чтобы не услышать. Это слишком рано, чтобы кто-то выстрелил до тебя. Ты художница, Сильвия, как твои родители, только вместо перформансов у тебя - акты протеста и выступления в местных новостях. Твой манифест это посты в соцсетях и письма городским властям. Ты поражаешь своими консервативными высказываниями домохозяек, а гневными речами впечатляешь подростков. Ты искренне ненавидишь фейрумных, ведь они особенные, Сильвия. А ты то нет.

"ЧИСТОТА" (PURE), 2015 - открытое общественное движение, организованное Сильвией Бирч-Джордан, выступает за публичность данных о статусе фейрумных людей, придерживается крайне негативной оценки вероятных последствий нынешнего спокойствия граждан, осуждает правительственное бездействие.
В качестве программы Сильвия выпустила брошюры и на ближайший год согласовала несколько акций протеста на территории Центрального Парка и студенческих городков. Несмотря на агрессивные словесные дискуссии, действия движения несут исключительно мирный характер. Существует на членские взносы и пожертвования.

---

СВЯЗЬ С ВАМИ	КАК ВЫ НАС НАШЛИ	ПЛАНЫ НА ИГРУ
Выдаю по запросу.	Прочитала ваши мысли. ♥	Я волна, новая волна, подо мной будет вся страна ♫

ПРОБНЫЙ ПОСТ

Будущая миссис Абернати с упорством глядит на себя в зеркало, словно рассматривает уродливую незнакомку. Её платье белое и длинное и бесцеремонно ползёт по полу, несмотря на низкий каблук, а руки покрыты аккуратными фабричными кружевами — не гляди на ценник и подумаешь, что она просто завернулась в простыни и занавески из материнского дома. У неё чёрные волосы и маленькое круглое лицо, словно с полотна фовиста — мягкостью черт вся контрастирует с кроваво-красным букетом и родным братом, который поведёт её к алтарю. Чтобы успокоиться, она трогает свой живот, сжимая ткань и плоть, под которой в постепенно заполняющемся жидкостью пузыре, судя по календарю развития, у существа размером, наверное, со сливу, уже формируется нервная система.

За полчаса до церемонии они сидят в девичьей комнате и единственные на всём белом свете знают, сколько у Сары в бюстгалтере салфеток. Вместе считали: одна, две, семь с половиной, если считать ту, которую она промочила в подаренных Уиллом духах. Всем им страшно, потому что внизу ждут примерно по пятнадцать человек родственников с обеих сторон и католический священник (словно они ирландцы).

Во рту всё ещё держится вкус бабушкиного земляничного ликёра — стащили тихонько из опустевшей кухни, пока спускались в гостиную за букетом. Уилл хмурится — слишком сладко, и Долорес забирает бутылку из его ладони — опустошили уже четверть, на щеках её лёгкий румянец, а губы плотно сжаты до белизны. Во время свадьбы они с Долорес должны стоять рядом, потому что тётушка "уже решила".

В животе что-то неприятно ёрзает, словно проглотил живого угря — они ведь были детьми, когда он её целовал, и после того случая было много (две-три) девчонок. Она не вернулась в срок, не стала держать обещания. Теперь, пусть их сёстры-братья переженятся все, та клятва разве что-нибудь значит?

— Это же как в сцене из "чужого", так? — Сара ложится поперёк на постель и берёт Уилла и Долорес за руки. Туфли всех троих сброшены где-то у двери, и под белыми ступнями мнётся чистая ткань сшитых наспех простыней. Ладони Сары дрожат и потеют, в них нет никакой силы — всё ушло на приглашения от руки и перешитое платье. Руки Уилла, напротив, сильны, но от волнения пальцы совсем не слушаются, в таком состоянии он не попал бы и цветком в петлицу.

А ведь их задача эти скользкие ладони удержать и поддержать, чтобы Сара, запинаясь о подол, не заперлась снова в ванной комнате, полностью отрицая мир за деревянной дверью — вчера она пролежала в горячей ванне три часа, и вытащить её смог лишь жених, готовый к тому моменту расцеловать каждую морщинку на её коже.

— Это как? — Спрашивает он, с трудом выдыхая слова из зажатой во фрак груди, свободная его рука на лодыжке, эти двое в закрытой позе, сидят по разным краям её односпальной кровати, и боятся взглянуть друг на друга уже минут десять — в этом мире слишком тесно и слишком душно — хотя окно открыто, и там, замотавшись в тюль, бьётся в истерике заплутавший жук.

— Сначала ты чувствуешь, как что-то внутри шевелится, а потом тебе очень-очень больно? — Сара складывает их пленённые ладони на своём животе, пальцы ложатся в крестообразный узор, и кому первому придёт в голову вернуть себе украденное?

— Наверное, это всё аллюзия на любовь, я не знаю. Это ведь не чужой там, внутри, пускай ты его совсем не знаешь. Наверное, похож на тебя — лицом или правым ухом, или даже узором радужки глаз, как ты на маму. — Взгляд Уилла исподлобья, направлен на подругу детства. Золотистые волосы, голубое майское небо в глазах, она сладкий тёплый ветер в поле с цветущим клевером. — Долорес Абернати, ты ведь тоже была вскормлена в чреве своих родителей, и кто дал тебе больше — отец или мать?